Казахстанский специалист и общественный деятель Айнура Абсеметова, уехавшая по линии ООН работать в Малави, в своем двадцать седьмом письме рассказывает о поездке, которая помогла стереть границы между иностранными волонтерами и местными добровольцами.
В семь часов пятнадцать минут утра я стояла на парковке перед центральным магазином. Это вторая точка сбора, где должен остановиться автобус, который повезет волонтеров ООН на трехдневный ретрит. Так называют рабочую встречу в полуформальной обстановке, где есть место важным обсуждениям и человеческому общению. Нас, волонтеров в стране довольно много, что бы знать всех подряд, и раскиданы мы по городам и весям. Так что загружаясь в салон автобуса, мало кто был знаком друг с другом.
Я подсела к Марку, волонтеру из Германии, которого встречала раньше. У него осталась пара недель до окончания службы в Малави. У меня впереди еще полтора года, но я уже начинаю коллекционировать варианты исхода волонтерской миссии. Вдруг что-то пригодится и для меня.
Марк внешне – типичный немец из рекламных картинок про Баварское пиво и пузатых добряков в зеленых штанишках. Невысокого роста, коренастый, с заметным акцетом и рычащим «р». Однако поговорив, начинаешь понимать, как он далек от стереотипного представления о немцах. Впрочем, как я поняла общаясь с волонтерами, каждый из них не типичен для своей страны и культуры.
Марк женат на девушке из Лесото и его сыну 9 лет, а сам он вырос в семье дипломата, которая жила в разных концах света, в том числе в Иране, причем в тот самый год свержения шаха. Ему было пять лет. Частые переезды по разным странам в детстве повлияла на Марка во взрослой жизни. На сегодняшний день он успел пожить и поработать уже в четырех африканских странах. После Малави получил приглашение в Гану, а дальше готов уже возвращаться на родину. Марк переживает, что его сын вырастет так и не прочувствовав немецкой культуры и не понимая языка своего отца.
У нас с Марком оказалось много общего. Он охотно делился и отвечал на все мои скромные и нескромные вопросы по поводу воспитания ребенка вдали от родной культуры и системы образования. На фоне Марка и его принципов, что важнее всего хорошая семья и счастливый ребенок, а образование – дело второстепенное, я почувствовала себя чокнутой мамашей, озабоченной образованием. Моя попытка сохранить уровень образования в престижной частной музыкальной школе, занятия Жаника музыкой, начатые дома, совместить со спортивным развитием в африканской среде, после разговора с Марком показались чрезмерными. Хотя каждому свое, подумала я в свое успокоение.
Так коротая время за обсуждением вопросов воспитания и благотворного влияния на ребенка жизни за рубежом, мы приехали в зону отдыха «Голубые Воды».
Нас расселили по двое и дали команду быстро собираться в конференц-зале на первую сессию. Нас было 22 человека. На сессиях шли горячие обсуждения на разные темы, волнующие и не очень волонтеров. Что бросалось в глаза – самыми активными были иностранные волонтеры ООН, а местные держались скромно, предпочитая роль пассивных наблюдателей. Сначала я думала, это в силу природной скромности местных и нескромности иностранцев. Но потом отметила, что африканцы и не-африканцы общаются отдельными группами, между собой. Чем же вызвана добровольная сегрегация? Ничто не указывало на деление по расовому признаку, однако каждый подсознательно или сознательно держится своих. Если искать закономерности отбора, я бы даже сказала, что разделение идет не столько по цвету кожи, сколько по размеру стипендии. Малавийские ребята, как национальные волонтеры получают в десять раз меньше своих приезжих товарищей. Соответственно, не могут себе позволить многие вещи, доступные иностранцам. Как бы горько это не звучало, но «цена» имеет значение. Я вспомнила, как сама смотрела снизу вверх на иностранных волонтеров и как мне казался недоступным, непонятным и притягательным их мир. Сегодня я смотрю на малавийскую коллегу и мне хочется обнять ее и сказать, что на самом деле все проще…
В последний день ретрита была запланирована поездка в две деревенские школы. Это было частью культурной программы, по которой волонтеры должны посадить вокруг школ манговые деревья и торжественно подарить детям краски и лейки. Первая школа подготовилась ко встрече с нами, выставив по кругу школьные парты под самым тенистым деревом. Детки в необычной для меня школьной форме – голубой низ и розовый верх – застенчиво толпились у школьной стены. Пока все рассаживались, я воспользовалась минуткой и зашла внутрь школы. Это было помещение без дверей, а вместо окон – декоративная кладка из кирпичей, которая выглядит как узор из дырок в стене. Пока я оглядывала темную классную комнату, три пары глаз разглядывали меня через дырки в стене. «Привет! Как тебя зовут?» спросила я одну пару горящих глаз. В ответ услышала шуршание, сопение и что-то неразборчивое на чичеуа.
— Сколько тебе лет?
— Четырнадцать.
— Выходи, давай поболтаем, – предложила я.
Но ребята ответили, что не могут, поскольку идут играть футбол.
Между тем на улице посреди школьного двора, под тенью единственного дерева уже сидели кругом школьники, директор школы и волонтеры. Встреча началась с традиционной молитвы на чичеуа, которую по-домашнему прочитал директор школы. На вид гораздо старше своего возраста, скромный и застенчивый деревенский директор, с доброй улыбкой и уважением в голосе представил молодого человека в белой рубашке. Это был Чиф, что-то вроде председателя колхоза, только у малавийцев эта должность не назначается или избирается, а передается по наследству. По сути, это местный король, который решает все вопросы, начиная от традиционных разборок и заканчивая административными делами.
Мне не терпелось, когда формальности закончатся и можно будет пообщаться с детьми-подростками. Но им было интереснее услышать на чичеуа краткую презентацию о том, кто мы да что. Я же с любопытством их разглядывала. Они такие разные, по подростковому несуразные, угловатые, но в каждом можно разглядеть просыпающуюся красоту и силу молодого тела. Гордая посадка головы, огромные глаза, длинная шея, прямая осанка – все это отличает африканских девочек и мальчиков даже в деревне. Дети в свою очередь тоже украдкой разглядывали нас. Если взгляды пересекались, то красивые белые зубы обнажались в милой улыбке. Некоторые проявляли смелость, слегка кивая головой, мол, «привет».
И вот все готово к посадке деревьев. Ведра полные воды, аккуратные заборчики из соломы, выстроенные вокруг выкопанных лунок, что бы защитить от назойливых коз. Ученики в чистой школьной форме. Не хватало только бантов на головах у девочек и плаката. Дети шустро посадили привезенную рассаду, а подаренную нами краску для классных досок торжественно передали директору. Кто-то из волонтеров откровенно вел себя как турист, постоянно фотографируя себя и детей, а кто-то как я чувствовал себя потерянным и суетился вокруг. Все закончилось очень быстро. Душевного общения-печения не получилось. Закончив с церемониальной часть, нас быстро погрузили в автобус и повезли во вторую деревню. Уже подъезжая, наш автобус увяз в песке, давая дорогу встречной легковушке. Пока нас выкапывали из песка, сбежалась вся детвора деревни. Самой маленькой любопытной жительнице было два года и приехала она на спине своей пятилетней сестры. Мальчишки столпились вокруг автобуса, девчонки чуть постарше остались поодаль, а маленькие крохи окружили волонтерок. Самые смелые брали нас за руки и пытались говорить с нами на своем языке.
Что бы не терять времени, мы дальше пошли пешком. В школе все повторилось, только как в убыстренном кадре. Быстрая официальная часть, подарки, рассада. Дети похватали черенки деревьев и чуть ли не голыми руками побежали сажать их в уже готовые лунки. Заминка с автобусом позволила детям почувствовать себя более свободными с нами. Они походили к нам, без стеснения спрашивали имена, хихикали, здоровались за руку. Каждый пытался поговорить на ломаном английском. А я иногда отвечала совсем невпопад и дети копировали мои ответы. Это всех смешило.
В этой деревне мы прощались дольше чем в первой. Мы как-то успели подружиться и хоть немного узнать друг друга. Заметила, как при этом потеплели лица наших малавийских коллег, они смотрели на нас даже с умилением. Мзунгу (белые люди) обнимались и прощались с детьми.
Последний вечер ретрита был на удивление тихим и уютным. Мы уже без разделений на местных и не-местных, собрались после ужина вокруг барной стойки, где играли живую музыку местные ребята. Кто-то из наших пел, кто-то танцевал, а кто-то просто в поддержку притопывал и подпевал. Мы пели песни на чичеуа, на суахили и английском.
На обратном пути в город мы все расселись вперемешку. Стена разделения рухнула сама собой после второй деревни. Со всех сторон сыпались шутки. Застенчивые малавийские ребята вдруг раскрылись с другой стороны. Даже самый молодой и молчаливый Дэвид заговорил. Он рассказал о своей работе с беженцами из Конго. Он каждый день видит потерянных детей, самостоятельно перебирающихся через границу прочь от войны. У них не осталось ничего – ни родителей, ни дома, ни защиты, ни надежды. Только боль, отчаяние и травма на всю жизнь.
Дэвид рассказывал мне о них тихим голосом и смотрел куда-то сквозь меня на дорогу за окном нашего полного веселого автобуса…
