Казахстанский специалист и общественный деятель Айнура Абсеметова, уехавшая по линии ООН работать в Малави, в своем шестнадцатом письме рассказывает о необычной встрече в Малавийской больнице.
Приехала забрать Жаника из питомника, где он работает волонтером третью неделю, а там служащий осторожно так спрашивает: «Вам не звонили? Жаник жаловался на головную боль».
Я испугалась и побежала к сыну: температуры у него не было, только головная боль. А когда доехали до дома, начался озноб. Я кинулась в интернет почитать насчет малярии, перебирая в памяти все места, где его мог укусить комар. Дома Жаник спит под москитным навесом.
Малярия имеет все симптомы обыкновенной простуды: озноб, головная боль, высокая температура. У Жаника не было только последнего. На улице уже стемнело, куда бежать? Вспомнила, что я уже не беспомощная барышня, могу водить хоть куда, но в том-то и вопрос: куда? Схватив карточку по безопасности со списком клиник, вижу одни лишь религиозные названия: «Седьмой день Адвентиста», «Африканская Библейская Клиника (АBC)», «Partners For Hope». Мне, как светскому человеку все это не внушало доверия. Я почему-то представила монахов и монашек с кадилами вместо врачей. Но выбора не было, и я решилась выбрать самую ближнюю от нас больницу. Седьмой День Адвентиста.
Эта клиника находится недалеко от парламента, прямо на центральной дороге. Но в восемь вечера уже темно, ночь здесь наступает мгновенно – в пять вечера еще светло и как будто будет долгий закат, в шесть уже сумерки, в половине седьмого уже темная густая ночь. Освещения практически нет. А еще страху добавляют страшилки про шакалов и ночные разбои, поэтому затемно я стараюсь никуда не выбираться.
Поплутав в темноте по улицам и переулкам, я кое-как нашла заезд в клинику. Слышу, как в висках пульсирует кровь. Я напряжена до предела. Малярия или нет? Переодически проверяю у Жаника лоб в ожидании третьего симптома.
С опаской мы вошли в клинику. Внутри все оказалось проще и обычней. На вид обыкновенная поликлиника. Скромно и чисто. Нас встретил уже ждавший нас администратор. Озираясь в поисках монахов, быстро заполнила форму и пошла ждать приглашения к врачу. Но медсестра в белой рубашке и синей безрукавке пригласила сначала измерить вес и температуру. Она не в халате! – отметила я и внутри все съежилось.
Кроме нас в приемном покое сидело еще несколько человек. На стене висел телевизор, показывавший индийский сериал. «О, это же Ажекин сериал!» — оживился Жаник, узнав главных героев. Я уставилась в телевизор, чтобы не выдавать взглядом свой испуг.
«Проходите!» – пригласила наконец медсестра. Мы вошли и пред нашим взором предстал молодой симпатичный доктор, черный как смоль. Сев перед ним, Жаник неожиданно начал на русском языке комментировать расовые особенности людей, мол, у индусов и пакистанцев длинные носы, а вот у малавийцев маленькие как у казахов. Я попросила сына помолчать и начала было рассказывать врачу о симптомах, как он опередил меня вопросом: «Откуда вы?». Услышав про Казахстан, он как-то не типично отреагировал. Не переспрашивал: «Откуда-откуда? Из Пакистана? А может из Китая? Где это?».
Вместо этого он ошарашил меня репликой:
— Какой-то у вас русский язык другой, не такой.
— Как это не такой? — я почти возмутилась.
Он учился в Рязани, шесть лет, выпустился в 2012-ом. Вот почему наш алма-атинское произношение ему показалось «каким-то другим» – рязанский говор африканскому врачу ближе. Я быстро перешла на русский и у меня отлегло от сердца. Врач, стало быть, не монах. Более того, еще сидящее в сознании утверждение, что наши врачи и медицина самые лучшие в мире вселило надежду. Я рассказала врачу про свои опасения и Жаника отправили сдавать кровь. Результат теста оказался отрицательный. Малярии нет. У Жаника – банальная простуда! Услышав это я не возликовала, а наоборот, буквально обмякла. От испытанного стресса и внезапного освобождения от него я не смогла сразу встать с кресла.
После того как мы все успокоились, можно было и поговорить. Я начала расспрашивать молодого врача о жизни в России. Понравилось ли? Трудно, легко ли было? Собеседник деликатно ответил, что ему было интересно. Само обучение не было тяжелым, поскольку он любит медицину. Тяжелым был русский язык. Он учил его первых два курса и только на третьем смог нормально понимать и изъясняться. Зато сейчас ему все еще легче понимать медицинские названия некоторых болезней и лекарственных препаратов на русском языке чем английском. Правда со мной врач отказался говорить на русском, мол, пять лет прошло, многое забылось. За все время после возвращения на родину он впервые услышал русскую речь от нас. Хотя среди малавийцев есть и другие специалисты со знанием русского. Например, в другой смене работает женщина-врач, закончившая тот же вуз что и он, только на три года раньше. А всего в Лилонгве девять врачей, которые учились в России. Они иногда собираются вместе, я даже посмотрела фотографии их вечеров. Восемь девушек и один парень, наш врач.
И все же подробности своей рязанской жизни он не хотел рассказывать. Из отдельных фраз я поняла, что ему приходилось поначалу драться. Много драться.
— Знаю Казахстан по своим друзьям. С нами учились ребята из вашей страны и они очень-очень дружелюбные. Вот они были мне настоящими друзьями. Не раз нам помогали.
Как выяснилось в результате моей настойчивости, помогали тем, что вместе отбивались от скинхедов и поддерживали друг друга в быту. Мне конечно, хотелось послушать еще и подробнее, но было неловко отвлекать человека от работы. За нами в очереди ждала еще маленькая девочка с мамой. Но черт возьми, как же мне было приятно услышать, что казахи помогали черному как смола студенту отбиваться от нацистов. Видимо, ощутив на себе общее зло ксенофобии казахи развили в себе толерантность. Насколько я знаю по личному опыту и опыту своего сына, не всех казахстанцев можно назвать толерантными. Врач отметил, что расизм и ксенофобия отступают, как только у людей появляются общие трудности и задачи. Например, спорт. Благодаря тому, что он занимается регби и ему приходилось выступать в составе университетской команды, он смог посетить Питер, Казань, Новосибирск. Спорт помог найти друзей и среди русских. Он не обижен. Говорит, что сейчас на все те тяготы жизни и расизм в России смотрит с улыбкой. Хотя сначала было тяжело слышать в свой адрес обращения «обезьяна», «шоколад», «негр». К пятому году обучения привык и мог даже посмеяться над человеческим невежеством.
Из полезного, кроме диплома, опыта и профессии, наш врач приобрел в Рязани еще одно качество: он не мерзнет в Малави. Ему теперь никакая местная зима нипочем и комфортно в легкой футболке в то время как соотечественники натягивают на себя демисезонные пальто, куртки и сапоги. Честно говоря, я сама порой по утрам с завистью и удивлением смотрю на тепло одетых малавийцев. С чем это связано, он не смог объяснить.
— Кстати, я там водку не пил и не пью сейчас, – зачем-то добавил на прощанье наш врач. Видимо, не раз наливали и предлагали «согреться» стопочкой…
Уже перед самым уходом я поняла, что так и не познакомилась с врачом. Колинз по паспорту в Рязани легко стал Колей.
— До свидания, Коля, спасибо вам!
— Пока! И вам не хворать! — ответил по-русски наш новый знакомый по имени Коля.
Вот тебе и «Семь дней Адвентиста», подумала я, выруливая в темноте из клиники. Счастливая то ли от отрицательного результата теста, то ли от того, что, Коля совсем не монах.
