По просьбе Esquire журналист Денис Каретников вспомнил 1991-й год, ставший настолько эпохальным для мира музыки, что его влияние ощущается и по сей день.
Я не то чтобы ретроград и брюзга, считающий, что раньше и трава была зеленее, и девушки красивее. Но я часто ностальгирую по музыке 90-х годов и периодически копаюсь в блогах, посвященных тому десятилетию. Встречая незнакомых исполнителей, первым делом смотрю на дату релиза. Если это 1991 год, то слушаю обязательно. Потому что в этом сочетании цифр есть магия. Возможно, это был лучший год в истории современной музыки. И тот факт, что в 91-м самой популярной песней по обе стороны Атлантики стала унылая «(Everything i Do) I do it For You» Брайана Адамса, пусть вас нисколько не смущает.
Почему это произошло? Почему 91-й год стал одним из самых урожайных в плане отличных, порой гениальных альбомов и потрясающих синглов? Почему именно в том году взошла целая поросль жанров, без преувеличения ставших главными в музыкальной жизни планеты на последующие лет двадцать? Наверное, дать точный, исчерпывающий ответ вряд ли кто сможет. По моему мнению, на это повлияли несколько факторов. В 1991 году, в самом конце, прекратила свое существование одна из мировых сверхдержав, многим из вас знакомая не понаслышке. Я говорю о распаде СССР. Но еще за несколько лет до этого не совсем логичного события закончилась так называемая холодная война. Пожалуй, в тот самый день, когда была разрушена Берлинская стена, Советский Союз окончательно и бесповоротно распрощался с прозвищем «Империя зла». Были ли у Запада и СССР основания на протяжении более сорока лет видеть друг в друге серьезную угрозу и бояться ядерной войны — разговор отдельный. Но факт остается фактом: к началу последнего десятилетия двадцатого века вся планета жила с твердым ощущением, что конца света с этой стороны ждать не приходится.
«You know it feels good to be alive… Right here, right now watching the world wake up from history».
Майк Эдвардс, вокалист британской крастиз—группы «Jesus Jones», не раз говорил о том, что один из больших хитов 91-го, трек «Right Here, Right Now» написан им как раз под впечатлением от падения Берлинской стены. И пробуждение, о котором поет Эдвардс, происходит в Британии на фоне набирающего обороты бума экстази. Нелегальные рейвы проходят по всей стране. На них, по неофициальной статистике (официальной в данном случае, разумеется, не существует), продается полмиллиона таблеток каждые выходные. Алкогольный бизнес Англии терпит многомиллионные убытки, потому что пабы уже не вызывают у нового поколения ничего, кроме усмешки. И у публики, и у музыкантов появились другие стимуляторы.
«Представьте: к вам пришли несколько сотен человек, и все они съели по таблетке, — вспоминает Шон Райдер из «Happy Mondays». – Просто мы спускались в зал и продавали «колеса», как продают футболки. Мы и сами все тоже были под Е! И благодаря этому мы выглядели по—настоящему круто, звук отличный, и все в порядке». По словам Ноэля Галлахера, «произошел взрыв. Парни из гитарных команд стали ходить в клубы». Можно до посинения талдычить о вреде наркотиков, приводя неутешительные статистические выкладки. Спорить с этим глупо, как и с тем, что у всего есть оборотная сторона. Экстази — не исключение. Говоря о роли MDMA в культуре, вокалист «The Stone Roses» Йен Браун утверждает: «И снова подростки стали делать музыку у себя дома, появились сотни новых звукозаписывающих компаний, отнимая хлеб у больших лейблов. Было похоже на то, будто тысячи людей ждали, чтобы начать работу, и вдруг им наконец это позволили. Это было гораздо значительнее, чем панк. Это подняло все». По словам одного из пионеров английского эйсид—хауса Питера Baby Форда, «вам не нужно было иметь специальной поддержки от звукозаписывающей компании или студийной аппаратуры. Все, что вам было нужно, – это идеи и несколько тысяч фунтов». Действуя по этому принципу, как раз в 1991 году на домашнем «макинтоше» записывает свой первый сингл группа «The Prodigy».
В это же самое время в музыкальной индустрии окончательно и бесповоротно вступает в свои права новая сила: на большую сцену сначала в США, а затем и по всей планете выходит хип—хоп.
Разумеется, что этот жанр появился намного раньше и пользовался хорошим спросом на музыкальном рынке задолго до 91-го года. Но разве можно всерьез воспринимать клоунов вроде MC Hammer’а или Vanilla Ice? Однако именно они числились в главных звездах жанра лишь годом ранее. А в 91-м крупной и, что немало важно, коммерчески успешной частью мирового шоу—бизнеса становится музыка уже принципиально другого калибра. В новом хип—хопе и гангста—рэпе есть секс, любовь, ненависть, красота. И что самое главное, в нем есть грув, какой—то животный, зверский кач, и он совсем не похож на аудиоподелки шепелявых Эм—Си сегодняшнего дня. Эффект настолько силен, что даже советские поэты—песенники Воропаева/Дорохин прекращают сотрудничество с Женей Белоусовым и выдают на рынок свой новый, жуткий продукт – хип—хоп певицу Барби, которую и сегодня вспоминать страшно.
Чтобы не быть голословным, приведу такой факт. Не так давно группа ученых из Университета королевы Марии и Имперского колледжа в Лондоне, изучив порядка семнадцати тысяч хитов последних пятидесяти лет, пришла к выводу: самая большая революция в музыкальной индустрии случилась в 1991 году, когда хит—парады буквально были разорваны хип—хопом. «Подъем хип—хопа и смежных жанров — это, по—видимому, наиболее значимое явление всего периода, который мы изучили, потому что оно повлияло на поп—музыку последующих десятилетий», — считают исследователи.
Во что превратился хип-хоп сегодня, думаю, объяснять не нужно. Даже на своей исторической родине он уже не тот. А русскоязычные ритм-куплетисты сумели вытеснить с лидирующих позиций моего персонального античарта русских же рокеров, хотя я долго был уверен, что гаже музыки уже никогда не придумают. Политическая ситуация в мире сейчас едва ли не хуже, чем в самые беспросветные годы так называемого застоя. В ночные клубы никто не ходит, рейвы трансформировались в оупен-эйры и проводятся под патронажем продавцов алкоголя или компаниями мобильной связи. Так что рассчитывать на старые рецепты не приходится. Да и запись хороших альбомов сегодня кажется почти утраченным искусством. Возможно, причина в том, что люди в большинстве своем теперь покупают музыку поштучно, если вообще покупают.
Но после спада всегда идет подъем. История циклична. Буду в это верить.
