Ольга Малышева рассуждает о независимости, восточном менталитете и ситуации, в которой оказался ташкентский театр.
На неделе театральное сообщество обсуждает только одно событие: что будет с ташкентским театром «Ильхом» после того, как собственники здания, где расположен театр, попросили команду «освободить помещение».
Уже через несколько часов после того, как новость о выселении театра появилась в соцсетях, пост в одном только Фейсбуке набрал более трех тысяч репостов, и это при том, что Фейсбук – не самая популярная соцсеть в Узбекистане.
«Ильхом» — старейший в Центральной Азии независимый театр с 44-летней историей. В 1976 году власти выделили театру Марка Вайля здание в центре Ташкента, возле стадиона «Пахтакор», и в этой локации театр располагается до сих пор. Можно долго говорить о том, что здание давно требует ремонта (это правда так, видно с первого взгляда), но ремонт, хоть и равен трем пожарам (пожар там, на Пахтакорской, 5, кстати, тоже был), но все-таки — не выселение.
Театр, переживший советскую власть, убийство своего основателя в 2007 году, огонь, воду и медные трубы, оказался под вполне внятной капиталистической угрозой: бизнес есть бизнес. Договор безвозмездной аренды с собственником здания у «Ильхома» был до 2023 года, но собственник сменился – и на этом все.
Осенью 2019-года я прожила в «Ильхоме» две недели. Именно что прожила. Я оказалась в числе студентов 11-й театральной лаборатории для молодых режиссеров и арт-менеджеров, которую театр проводит с начала нулевых. В театре мы были почти круглосуточно: учились и смотрели.
У Ирины Бхарат, замдиректора театра, был кейс об «Ильхоме», в том числе о его многострадальных отношениях с властями, которые никак не помогали в решении вопроса ни со статусом театра, ни с ремонтом, ни с собственностью здания. Ситуация сегодняшнего дня – это не жареный петух клюнул, это давно продолжающаяся эпопея: очень уж лакомый кусок земли в центре узбекской столицы занимает «какой-то там театр».
Но независимость – штука такая. За право быть оставленным в покое нужно платить принятием равнодушия. Не помогаете – спасибо, что хоть не мешаете.
Тем не менее, уже на следующий день после того, как команда «Ильхома» закричала о своей потенциальной бездомности, а крик подхватили по всему миру, появилось новое заявление: государство не даст в обиду театр. Первой об этом сообщила дочь узбекского президента Саида Мирзиеева, которая занимается фондом развития национальных медиа, затем такое же обещание дал министр культуры Озодбек Назарбеков.
И вроде все выдохнули. До момента, когда в театре прошла пресс-конференция.
Восточная ментальность такова, что вам никогда не скажут открытое «нет», даже если это подразумевается довольно внятно. Писать об этом отсюда, из Казахстана, странно – мы вроде тоже такой себе запад. Но все познается в сравнении с другими нашими центральноазиатскими соседями.
«Ильхому» не сказали нет. «Ильхом» вроде как даже поддержали на высоком уровне (представьте себе ситуацию в Казахстане, если бы условная Дарига Назарбаева призналась в любви условному ARTиШОКу – что-то из разряда фантастики, правда?). Только ситуация понятнее не стала. Ремонтировать или сносить? На три месяца приостановить репертуар или на два года? Оставить театр на месте или искать другое здание? По-восточному корректно ни на один из этих вопросов ответа не дал никто. Красиво обошли.
Благодаря той самой лаборатории в «Ильхоме» у меня появился очень близкий друг в Таджикистане. Временами когда я удивляюсь новостям из его страны, он мне отвечает: «Это восток. Ты не поймешь». Не понимаю, например, почему билет в театр, где он работает, стоит 3 сомони (я сейчас переведу в нашу валюту – вы только держитесь: 120 тенге). Не понимаю, почему в Таджикистане женщине может муж запретить иметь страницу в Фейсбуке. Много чего не понимаю.
Еще меньше я понимаю про Туркменистан. С другим уже, туркменским, приятелем по ильхомовской лаборатории сразу после новостей о выселении театра говорили через мессендежер. Ну как, говорили – пытались. Потому что в Туркменистане соцсети заблокированы тотально, даже VPN пробивает с трудом. Но вот он, например, со своим независимым театром в Ашхабаде (круто, правда – в Ашхабаде есть независимый театр!) попал полгода назад в такую же ситуацию, но смог ее решить. Я не знаю точно, как именно смог. Но – по-восточному, тихо, без шума.
Мы со всем своим «қазақпыз ғой» тоже страшно любим решать тихо, по-свойски. Не поднимать шум, не выносить сор из избы. Это может работать, а может и всю работу убивать.
И от ситуации в «Ильхоме» до сих пор остается ощущение, что внезапная поддержка театра государством, которой не было почти полвека, — просто ответ на шум, который подняла общественность. Представитель министерства культуры на пресс-конференции достаточно агрессивно ответила на слово «война» применительно к истории о том, как публика встала на защиту театра. «Мы живем в мирном Узбекистане!» — практически крикнула она. Можно ли здесь что-то решить мирно и тихо – тот еще вопрос.
А в «Ильхоме», между тем, уже в эти выходные премьера спектакля «Завтра» по пьесе ташкентского журналиста Никиты Макаренко. Это история о противостоянии человека и системы в контексте сноса жилья. Сюрприз.
Тема спектакля и повестка дня совпали случайно. Просто жизнь всегда интереснее и хитрее, чем можно себе представить. И «Ильхому» по-прежнему нужна наша общая большая поддержка. Если вы хоть раз были на спектаклях «Ильхома», если полюбили этот театр, если вы за развитие независимой театральной культуры в нашем регионе, продолжайте шуметь. Это важно.
